«Я знаю, что после моего ухода к вам войдут лютые волки, которые не будут щадить стада» (Деяния 20:29).
ЕСТЬ такое выражение: «железная рука в бархатной перчатке». Я не думаю, что жестокосердие, проявленное структурой власти, породили события весны 1980 года. Мне кажется, что жестокосердие уже существовало, это доказывает история. События той весны просто привели к тому, что «перчатку» сняли, и показалась несгибаемая жесткость. Этот вывод подтверждает и следующий пример.
Когда правовой комитет из пяти вефильских старейшин (сделавший по всей справедливости то, что Руководящий совет должен был сделать сам) наконец встретился с Эдом Данлэпом и сообщил ему, что решено лишить его общения, Эд сказал им: «Хорошо, если вы так решили. Но не говорите, что это за «отступничество». Вы знаете, что «отступничество» означает бунт против Бога и Христа Иисуса, и вы знаете, что ко мне это не относится».
В августе 1980 года на первой странице ежемесячного листка «Наше Царственное Служение», который высылается всем собраниям, было помещено заявление о том, что несколько членов вефильской семьи были лишены общения; затем речь шла об «отступничестве от организации». Это выражение, хотя тоже ложное (поскольку бунта не было даже против организации), оказалось, по крайней мере, ближе к истине, чем все остальные заявлении.
28 мая 1980 года всей вефильской семье зачитали мое письмо об уходе. 29 мая было созвано собрание вефильских старейшин. Среди них был Джон Митчелл, который работал секретарем в офисах Служебного отдела и Руководящего совета. Я столкнулся с ним единственный раз, когда он оформлял мне визы для поездки в Африку. Он никогда не разговаривал ни с кем из лишенных общения. Однако он видел кое-какую корреспонденцию правового комитета, проходившую через офисы, и слышал ходившие в отделе слухи о суде над «ересью». Вот что он рассказывает о своих впечатлениях от собрания старейшин и прозвучавших на нем речей членов Руководящего совета Шрёдера и Бэрри:
«Речь Шрёдера была посвящена, в основном, организации. Он говорил о нашей «прекрасно согласованной организации», о том, что те несколько человек, кто, по-видимому, считает, что не может согласиться с ее правилами и порядками, «должны ее покинуть и больше не участвовать в дальнейшей работе» (он показал публикацию «Организация филиала» для того, чтобы уверить всех, насколько «прекрасно согласованной» была организация, и сообщил, что в этой публикации содержится более 1000 правил и распоряжений насчет порядка работы филиалов и бруклинского главного управления). Он подчеркнул, что происходит не «охота на ведьм», а «очистка» организации от всего лишнего. «Что касается тех, кто ушел, - сказал он, - не то, чтобы они не верили Библии, - для этого нужно быть атеистом. Но они ее по-другому понимают». Он завершил речь, пригласив вефильских старейшин задавать вопросы. Харольд Джексон поднял руку и предложил сделать нечто вроде «форума», открытого обсуждения по этому вопросу. Шрёдер сказал, что этого предусмотрено не было. Если у нас есть вопрос, мы всегда можем задать его письменно. Еще один старейшина, Уоррен Уэйв, спросил, обсуждалась ли идея о том, чтобы братья давали «клятву верности». Шрёдер ответил, что это в данный момент не рассматривается.
Речь Ллойда Бэрри была, по-видимому, попыткой опровергнуть взгляды тех, кого считали «отступниками», и призвать к преданности организации. Он зачитал Притчи 24:21,22 и предупредил, что мы должны остерегаться тех, кто «стремится к переменам». Он пренебрежительно отозвался о тех, кто самостоятельно изучает Библию, заявив, что они даже собираются для этого в понедельник вечером вместо того, чтобы пойти на изучение «Сторожевой Башни».
В том же неодобрительном тоне он говорил о людях, склонных к использованию комментариев, написанных авторами христианского мира (на столах работников Служебного отдела постоянно лежали книги Барнса «Заметки по Новому Завету», их все видели; замечание Ллойда Бэрри заставило служащих убрать комментарии в ящики столов). Бэрри говорил о «богатом наследии» Свидетелей Иеговы и был явно огорчен, что некоторые не ценили это наследие так высоко, как он, что эти люди были склонны к мышлению, которое может помешать росту и процветанию организации».
Хотя Джон ни разу не обсуждал вопросов из Писания или тех моментов, о которых здесь шла речь, ни с кем из нас, против кого и были направлены эти речи, он пишет:
«Это собрание и последовавшие события вызвали у меня нарастающее чувство тошноты, когда я впервые узнал ошеломляющие новости о лишении общения и об увольнении брата Френца. В «Сторожевой Башне» от 1 августа 1980 года [русское издание за 1 сентября 1981 года] должны были напечатать статью, перечисляющую различные «признаки отступничества». Но у меня к тому времени появились четкие представления о том, каковы были истинные признаки. И меня очень беспокоило, что сама организация начала все больше и больше проявлять такие признаки.
1) Подавление свободного чтения Библии. Хотя я знал, что вряд ли начнут сжигать Библии, но было очевидно, что полной свободы читать Писание и участвовать в открытых библейских дискуссиях ожидать не приходится. Почему Руководящий совет не пожелал организовать открытое обсуждение этих вопросов, как было предложено, особенно в силу того, что дело касалось людей, которые многое сделали для организации и были признанными знатоками Библии? Что они пытались скрыть? Разве «истина» не способна выдержать детального рассмотрения?
2) Центр внимания, очевидно, переместился с Библии на наше «богатое наследие» или традиции организации. Я прекрасно знал, что это была ошибка многих религиозных сект, включая фарисеев. В Матфея 15 и Марка 7 содержатся слова Иисуса, когда он упрекал их в том, что они придавали слишком большое значение традициям, нежели Слову Бога. Меня просто ужаснуло предложение о введении «клятвы верности» как гарантии преданности организации и ее традициям. Тем не менее, предложение это было сделано совершенно серьезно.
3) Инквизиторские приемы. Было ясно, что Руководящий совет (который, по моему представлению, существовал в основном для того, чтобы служить братьям) пользовался очень сильной авторитарной властью и в этом деле был настроен на быстрые и категорические действия. Разве не явилось бы более мудрым решением действовать осторожно, тщательно взвешивая все стороны дела, а затем не спеша и осмотрительно прийти к определенным выводам? Помню, как на собрании старейшин я думал: «Стойте! Не торопитесь! Разве вы не видите, что творите?» Я думал так не потому, что не был верен организации, а как раз потому, что любил ее и больше всего на свете хотел, чтобы она была крепко основана на прочной истине.
Как и он, я вначале надеялся, что кошмарный сон пройдет, и, может быть, начнет преобладать более рациональное мышление, и более спокойные, благоразумные рассуждения и действия займут место эмоционального, почти истерического «осадного мышления», согласно которому маленькая группа людей с собственными убеждениями являлась чуть ли не глобальной угрозой для международной организации. Но все произошло наоборот.
Наверное, ничто так наглядно не показывает проявившиеся тогда беспрецедентные требования полного подчинения организации, как следующее письмо от 1 сентября 1980 года, разосланное Служебным отделом главного управления всем разъездным представителям:
«Всем областным и районным надзирателям.
Защищая стадо
Важная обязанность надзирателя заключается в том, чтобы наблюдая «за всем стадом, в котором святой дух поставил вас надзирателями» (Деян. 20:28), он в то же время защищал это стадо от опасности. Согласно Деян. 20:29-30 одной из таких опасностей могут стать отступники.
В журнале «Сторожевая Башня» за 1 августа 1980 года этот вопрос подробно рассмотрен. Вам всем необходимо тщательно ознакомиться с материалом этих статей для изучения. Также побудите к этому всех старейшин и особенно ответственных лиц. Включите основные моменты в свою программу «Пребывай в том, в чем научен».
Помогайте старейшинам различать бунтовщика-отступника и христианина, ослабевшего в вере и мучимого сомнениями (2 Пет. 2; Иуд. 22,23). С первым после нескольких попыток вернуть его к истине нужно поступать решительно (2 Ин. 7-10). А слабому в вере нужно терпеливо и с любовью помочь обрести точные знания, которые и укрепят его веру.
Помните, что отступнику необязательно распространять отступнические взгляды для того, чтобы быть лишенным общения. В статье, опубликованной в «Сторожевой Башне» за 1 августа 1980 года (абзац 2 на стр. 17), говорится, что слово «отступничество» происходит от греческого «отделение», «отпадение», «обособление», «извращение» и «восстание». Поэтому если крещеный христианин отвергает учения Иеговы, как они представлены верным и благоразумным рабом, и продолжает верить иному учению, несмотря на порицания Писания, тогда он виновен в отступничестве.
Для того, чтобы вернуть его к истинным рассуждениям, нужны неоднократные, доброжелательные усилия. Однако, если он и после этого продолжает верить в отступнические идеи и отрицает то, что дает нам «класс раба», необходимо принять соответствующие судебные меры. Мы не хотим этим сказать, что вы или старейшины должны начать «охоту на ведьм» и подвергать рассмотрению личные убеждения своих братьев. Однако если старейшинам станет известно о чем-либо серьезном в этой связи, будет более разумным расследовать это дело тихо и доброжелательно с целью защиты стада. Нельзя переоценить необходимость быть осторожными, благоразумными и доброжелательными в таких ситуациях (Иак. 1:19-20)».
В этом письме представлена официальная политика. Она гласит, что если то, во что человек верит, - просто верит, а не распространяет своих верований, - отличается от официальных учений организации, это является достаточным основанием для принятия правовых мер против него как «еретика»!
В письме нет каких-либо положений, которые бы ограничивали список возможных отклонений от фундаментальных учений Слова Бога, например, что Сын Бога пришел как человек, веру в его искупительную жертву, в пролитую кровь Христа как основу спасения, воскресение и подобные библейские доктрины. Там даже не говорится, что для того, чтобы считаться отступником, человек должен обязательно не соглашаться с Библией, со Словом Бога. Скорее, такой человек не согласен с «учениями Иеговы, как они представлены верным и благоразумным рабом». Это как если бы человек повиновался письменному повелению Царя, но это не явилось бы гарантией его верности. Он верен, если принимает и повинуется тому разъяснению данного повеления, которое диктует посланный к нему раб!
На процитированном письме от 1 сентября 1980 года стоит аббревиатура SCG, а это значит, что его написал Леон Уивер. Но не надо думать, что эта политика «контроля за мыслями» была характерна для мышления отдельного человека. Это также не являлось спонтанным, невольным выражением экстремизма: человек высказывает его, а потом стыдится того, что занял такую жесткую, необдуманную и совершенно нехристианскую позицию. Автор письма работал в комитете служебного отдела, все члены которого (Харли Миллер, Девид Олсон, Джоэл Адамс и Чарлз Вуди) уже долгое время были представителями организации, позади у них были десятки лет работы. От имени Руководящего совета они следят за деятельностью около 10 000 собраний, всех старейшин, областных и районных надзирателей в США, где живет почти миллион Свидетелей Иеговы. Они постоянно сотрудничают со Служебным комитетом Руководящего совета и должны быть прекрасно осведомлены обо всех взглядах Руководящего совета, настроены в соответствии с его мышлением, точкой зрения и духом.
Но от этого ужасающая сторона позиции, выраженной в письме, только усиливается. Как я знаю из опыта работы в Служебном комитете, любое письмо подобной важности перед отправкой должно быть представлено для одобрения Служебному комитету Руководящего совета. [1] Если бы даже у одного члена комитета возникли возражения, письмо попало бы в Руководящий совет для всеобщего обсуждения.
Как бы то ни было, письмо и изложенная в нем политика (которая вызывает в памяти позицию религиозных властей во времена инквизиции) должны были получить одобрение довольно большого числа представителей главного управления, включая некоторых членов Руководящего совета. Поскольку на кону стояли человеческая дружба, семейные отношения, личное достоинство и другие жизненные интересы, надо полагать, что эти люди тщательно и долго обдумывали данное письмо от 1 сентября 1980 года, прежде чем одобрить его в качестве официального указания «верного и благоразумного раба» Иисуса Христа. Ведь то, что говорилось в письме, не являлось пустяком, от которого впоследствии можно было отречься, сказав: «Мы имели в виду не совсем то, что прозвучало». Судя по фактам, очень многие люди были лишены общения и до сих пор подвергаются такому наказанию исключительно на основе именно этой распространенной политики «контроля над мыслями». На их имена порочащее клеймо «отступник» ставится лишь потому, что в своем сердце они не могут принять все толкования Общества.
Возможно, эта политика возникла в результате событий, происшедших чуть раньше в том же году в одном из собраний Нью-Йорка. Джон Митчелл, работавший, как уже было сказано, в Служебном отделе, вспоминает:
«Где-то в это время [речь идет о начале лета 1980 года] от Ф. Френца пришла записка, по всей видимости, отвечавшая на вопрос, посланный Харольдом Джексоном [работавшим в Служебном отделе]. Кажется, в одном испаноязычном собрании была сестра-пионерка (полновременно занимавшаяся проповедованием), которая чувствовала, что не может с чистой совестью учить о том, что 144 тысячи из Откровения 7 и 14 нужно воспринимать буквально. Она сказала, что не хочет никого обращать в свою веру или публиковать противоположные аргументы, но она не хотела также говорить тем, с кем изучала Библию, что 144 тысячи - это буквальное число.
Брат Джексон, по всей видимости, хотел узнать, можно ли отнести такого человека к «отступникам». Записка подтверждала, что такой человек действительно может считаться отступником и должен быть лишен общения, если не согласен учить так, как поручило ему Общество. Я помню, как кто-то в отделе служения рассказывал, чем закончилось это дело, говоря, что девушка «отреклась от своего мнения». Я был потрясен, что подобные термины могут употребляться без чувства стыда».
Можно предположить, что приведенная крайняя позиция, выраженная в письме от 1 сентября 1980 года, разосланная через разъездных представителей всем старейшинам, должна была вызвать если не бурю протеста, то, по крайней мере, какое-то выражение недовольства со стороны старейшин и других людей. Но для этого они были слишком хорошо дисциплинированы. Некоторые все же чрезвычайно осторожно выразили свое мнение, боясь при этом получить клеймо отступника. Конечно же, они не стали протестовать вовсе не оттого, что удостоверились «в чём состоит добрая, желанная и совершенная воля Бога», как пишет апостол (Римл. 12:2). Если перечитать предпоследний абзац письма, то можно заметить, что там не приводится ни одного стиха из Писания, который бы доказывал библейское основание для политики «контроля над мыслями». Мысли христианина должны быть пленены «в послушание Христу» (2 Кор. 10:5), а не людям или организации. Почему же тогда мы видим такую готовность подчинить свои убеждения тотальному контролю?
Подобное возникает из понятия «организация», которая внедряет веру в то, что все провозглашаемое ей равносильно словам самого Бога. Пожалуй, можно явно ощутить дух, возникавший в результате решений Общества (включая это письмо), в событиях, происшедших на встрече старейшин во время районного конгресса в Алабаме. Областной надзиратель Барт Томпсон поднял над головой брошюру Общества в зеленой обложке и сказал собранию старейшин: «Если бы Общество сказало мне, что эта книга не зеленая, а черная, я бы ответил: «Знаете, я готов был поклясться, что она зеленая, но если Общество говорит, что она черная, значит, она черная»! Другие также приводили подобные примеры.
Действительно, есть много мыслящих Свидетелей, которых отталкивает подобная откровенная демонстрация слепой веры. Но большинство готово подчиниться, даже принять «правовые меры» против всякого, кто сомневается в толкованиях Общества. Почему?
Я разумом и сердцем пытаюсь понять чувства таких людей, включая членов Руководящего совета. На основании своей работы с ними я думаю, что, в конце концов, они являются пленниками понятия. Кажется, что имеющееся у них понятие или мысленное представление «организации» почти обрело собственную личность, так что само понятие управляет и движет ими, сдерживает их, формирует их мышление, отношение, суждения. Я не думаю, что многие из них заняли бы такую позицию, если бы мыслили исключительно на основании учений Бога, Христа, Библии и интересов - не организации, а их христианских братьев, таких же людей, как они сами. Однако появление существующего понятия «организации» радикально меняет их мышление и воззрение, становясь, фактически, доминирующей, держащей их под своим контролем силой.
Я полагаю, что, размышляя и говоря об «организации», члены Руководящего совета точно таким же образом думают о понятии, а не о существующей реальности. Они полагают, что «организация» - это нечто более великое и значительное, нежели они сами, представляя ее в количественном аспекте, в плане глобальности ее власти во всемирном масштабе. По всей видимости, они не осознают, что этот аспект относится скорее к территории распространения организации, нежели к тому, чем она на самом деле является. Однако, призывая «быть верными организации», они, конечно, должны бы знать, что имеется в виду не сфера ее деятельности - не тысячи собраний и их членов, которыми управляет организация. Они говорят о верности источнику управления, источнику учений, источнику власти. Признают ли это члены Руководящего совета или предпочитают об этом не думать, факт остается фактом: в этих важнейших аспектах они и только они являются «организацией». Какие бы другие власти ни существовали - районные или областные надзиратели, советы старейшин, - они полностью зависят от «организации», подчиняются ее односторонним и не подлежащим обсуждению решениям. В упомянутом ранее «Пробудитесь!» за 22 июня 2000 года есть такие замечания:
«Лозунги, это краткие изречения, обычно выражающие основную задачу или руководящую идею. Такие утверждения обычно не вызывают сомнений, поскольку они носят лишь общий характер. В период кризиса или конфликта в какой-либо стране демагоги могут бросать, например, такие лозунги: «Моя страна всегда права», «родина, вера, семья» или «свобода или смерть». Но анализирует ли большинство людей истинные причины данного кризиса, конфликта? Или они просто соглашаются с тем, что им говорят?
В распоряжении пропагандиста есть также много символов и знаков, которые несут ему нужный идейный заряд. Например, подходящим символом может служить флаг, символический характер также носят церемонии, как залп из двадцати одного орудия и отдание чести. Любовь к родине также может быть использована как рычаг воздействия. Очевидно, что такие понятия-символы, как отечество, родина-мать или вера предков могут стать мощным оружием в руках ловких манипуляторов чужим мнением.
Мы видим, что искусная пропаганда может парализовать разум, лишить здравомыслия и проницательности, заставить человека руководствоваться стадным чувством. Как же защитить себя от такого влияния?»
Я думаю, что для большинства членов Руководящего совета, как и для остальных Свидетелей Иеговы, организация является чем-то неопределенным, абстрактным, скорее понятием, чем конкретной воплощенной реальностью. «Родина-мать» становится «организацией-матерью». Возможно, именно из-за этого иллюзорного взгляда на «организацию» человек может быть членом Руководящего совета, обладающего практически неограниченной силой и властью, и, тем не менее, почти не чувствовать личной ответственности за действия Руководящего совета, за ту боль, ложную информацию или постоянные ошибки в управлении, которые возникают в результате его действий. Кажется, что люди думают: «Это организация так сделала, а не мы». А поскольку они верят, что «организация» - это инструмент, избранный Богом, ответственность перекладывается на Бога. Это была его воля - даже если потом какое-то решение или учение оказывается неверным или изменяется. Возможно, в результате неверных решений людей лишали общения или причиняли им другие страдания. Но каждый отдельный член Руководящего совета чувствует себя свободным от личной ответственности.
Я говорю все это не для осуждения, а пытаясь понять и объяснить, почему некоторые люди, которых я считаю честными и, в сущности, добрыми, могли поддерживать то, что, как мне кажется, в другой ситуации отвергли бы всем сердцем. Я думаю, что указанное выше понятие ошибочно, настолько же пагубно, насколько и трагично. Мне кажется, что жесткие меры по отношению к тем, кого называли «отступниками», в большинстве случаев были не просто неоправданными, но и отталкивающими, недостойными не только христианина, но и всякого свободного человеческого общества. Тем не менее, эта попытка понять освобождает меня от мрачных раздумий, а также от того, чтобы копить горечь по отношению к участникам событий, всем вместе или по отдельности. Непрощение приносит поражение самому себе и разрушение самого себя. Я не знаю ни одного человека среди этих людей, кого не был бы готов радушно, без лишних вопросов принять у себя дома. Ни я, ни мои друзья и не думали о том, чтобы прервать с ними связи из-за разницы в понимании. Мысль о прекращении отношений - не наша инициатива.
Моя встреча с Руководящим советом записывалась на пленку, и мне обещали дать копию записи. Что же произошло? Мне кажется, события наглядно проиллюстрируют то, о чем я только что говорил.
[1]В то время его членами были Тед Ярач (координатор), Милтон Хеншель, Альберт Шрёдер, Уильям Джексон и Мартин Петцингер.
Приблизительно через три недели после возвращения в Алабаму мне нужно было написать Руководящему совету, и, воспользовавшись случаем, я спросил о копии записи и получил ответ, датированный 26 июня 1980 года:
«Дорогой брат Френц,
Мы получили твое письмо от 14 июня. Мы проверили в отделе пересылок, и нам сообщили, что ваша мебель была упакована и отправлена из Бруклина во вторник, 24 июня. Так что вы в скором времени должны ее получить. Что касается записи, о которой ты говорил, этому вопросу было уделено соответствующее внимание; запись будет отправлена по почте, как только мы сделаем ее копию. Мы ожидаем получить от тебя две книги по организационным вопросам. В твоем письме также содержался материал для речи на областном конгрессе, который ты хотел нам вернуть.
Да пребудет с вами благословение Иеговы, мы посылаем вам христианскую любовь. Твои братья, Общество Сторожевой Башни (Комитет председателя)».
Прошло две недели, и пришло следующее письмо от 10 июля 1980 года:
«Дорогой брат Френц,
В дополнение к письму от 26 июня:
Мы очень признательны за возвращение книг «Организация филиала» и «Деятельность Руководящего совета», которые пришли по почте позавчера. Отдел по пересылке также сообщил, что ваша мебель была отправлена, и что вы ее получили.
Хотя Комитет председателя известил, что вопросу о высылке тебе записи за 20 мая (возможно, однако, ты имеешь в виду запись заседания Руководящего совета за 21 мая) «было уделено соответствующее внимание», Руководящий совет решил, что будет лучше не делать и не выдавать копий ни той, ни другой записи. Также, ввиду того, что один конфиденциальный документ, высланный Руководящему совету в апреле, попал в руки одного из членов вефильской семьи (теперь лишенного общения) и позднее его содержание было распространено, Руководящий совет решил, что было бы нежелательно открывать записи своих заседаний (будь то магнитофонная запись или письменные протоколы) для людей, не находящихся в Вефиле. Более того, изменился твой собственный статус. Если в будущем тебе захочется получить информацию из магнитофонной записи, мы не будем возражать против того, чтобы предоставить тебе такую возможность в Вефиле. Хотя мы действительно говорили и писали, что копия этой записи будет предоставлена в твое распоряжение, теперь ситуация серьезно изменилась. Несомненно, ты понимаешь, что Руководящий совет считает такой образ действий более благоразумным. Мы рассчитываем, что это покажется целесообразным и тебе.
Мы надеемся, что у тебя все хорошо, и посылаем нашу христианскую любовь и наилучшие пожелания.
Твои братья, Общество Сторожевой башни (Комитет председателя)».
Письмо напомнило о том, каким образом велись дела с самого начала, с того момента, когда Комитет председателя запустил судебный механизм, и меры, в результате которых разные люди были лишены общения. Я надеялся, что все кончилось. Я не мог знать, что они имели в виду, говоря о «конфиденциальном документе, посланном Руководящему совету в апреле». Ни в Бруклине, ни до возвращения в Алабаму я не видел никого из лишенных общения. Поэтому я ответил следующим образом:
«19 июля 1980 года.
Общество Сторожевой Башни. Комитету председателя.
Дорогие братья,
Настоящим письмом я подтверждаю, что получил ваше письмо за 10 июля. Да, мы получили мебель в хорошем состоянии и очень признательны тем братьям, которые ее нам переслали.
Я прочитал о вашем решении не высылать запись за 21 мая (раньше я ошибочно указал 20 мая). Как вы понимаете, мы договаривались (и председатель говорил об этом перед заседанием), что запись будет предоставлена в мое распоряжение. Не было поставлено никаких условий ни о моем статусе, ни о моем пребывании в Вефиле или вне Вефиля. Перед тем, как согласиться на запись заседания, я попросил вас всего лишь пообещать предоставить мне копию записи, и вы согласились на это условие и приняли его. Поскольку вы в письменном виде подтвердили, что это так, то, по всей видимости, вам следует выполнять наше соглашение. То, что сделали другие люди, нельзя использовать как причину для нарушения договора со мной. Если вы не намерены выполнять договор, то совершенно ясно, что единственным честным действием с вашей стороны будет уничтожение записи и всех ее копий и стенограмм. Ибо, если мне отказано в обладании копией, вы также не должны владеть пленкой, поскольку я согласился на запись только при условии, что получу копию.
Я не закончил пересмотр своих бумаг, но полагаю, что у меня еще есть материалы, которые я должен вернуть, и сделаю это как можно скорее. Я буду ждать вашего скорого ответа по поводу записи: буду ожидать либо саму запись, либо ваше сообщение о том, что запись и все ее копии и стенограммы уничтожены.
Спасибо за ваше внимание к этому вопросу, и да поможет вам Бог преданно придерживаться высоких принципов его Слова и благой вести о Царстве.
Ваш в служении Иегове, Р. В. Френц».
Вот ответ (от 8 августа 1980 года), который через три недели прислал мне Руководящий совет:
«Дорогой брат Френц,
Мы получили твое письмо от 19 июля, где ты упоминаешь наше письмо тебе от 10 июля. Руководящий совет решил в настоящее время не посылать записи заседания 21 мая, как и говорилось в нашем письме за 10 июля. Как уже упоминалось, если ты желаешь прослушать информацию из этой записи, то можешь сделать это в Вефиле.
С добрыми пожеланиями, Общество Сторожевой Башни (Комитет председателя)».
Они не ответили ни на один заданный мною вопрос. Ко мне вернулось испытанное ранее чувство нереальности. Трудно было поверить, что люди, занимающие такое высокое положение, могут действовать так безответственно. Тон письма ясно подчеркивал, что все права принадлежат им («организации») и что права отдельного человека не имеют никакого значения, если для организации это является более удобным и желательным. Я написал еще раз:
«28 августа 1980 года.
Комитету председателя. Бруклин, Нью-Йорк
Дорогие братья,
Я получил ваше письмо от 8 августа, посланное в ответ на мое письмо от 19 июля по поводу пленки, которую вы согласились мне прислать. Ваше письмо трудно назвать ответом. Оно в сокращенном виде повторяет ваше письмо от 10 июля, и в нем нет ответов на мои вопросы из письма от 19 июля.
Дело в том, что из-за невыполненного соглашения пленки с записью встречи 21 мая все еще находятся у вас. По любым стандартам, безусловно, было бы нечестно ставить новые условия после заключения соглашения и делать это в одностороннем порядке, не принимая возражений. В письме от 26 июня вы признали, что обещали послать мне копию записи заседания, и сказали, что намереваетесь сделать эту копию и выслать ее мне. В то время мой статус уже изменился; тем не менее, впоследствии это было использовано в качестве причины для нарушения договора. Причины невыполнения нашего соглашения, указанные в вашем письме от 10 июля, никоим образом не могут служить оправданием для несоблюдения соглашения.
Можно ли мне попросить вас поразмышлять над последствиями подобных действий, помня о принципе, указанном и Левит 19:15 и Римлянам 1:31? Ввиду того, что вы, по-видимому, не желаете отдать мне копию записи, я предложил вам единственную достойную альтернативу - уничтожить запись и все ее копии и стенограммы. Если вы желаете сохранить запись, то единственным справедливым действием будет выполнить соглашение, благодаря которому вы ее получили. Я не сомневаюсь, что при противоположных обстоятельствах - если бы запись была у меня, а вы просили о выполнении договора - вы заняли бы точно такую позицию, какую занимаю сейчас я (Матфея 7:12).
Пожалуйста, посмотрите на сказанное выше как на выражение заботы о ваших духовных интересах, а также о духовных интересах всех остальных братьев. Хотя мой статус может считаться низким, а не высоким, я был бы очень признателен вам за внимание к моим соображениям, изложенным в этом письме, а также в письме от 19 июля.
Ваш брат, Р. В. Френц».
Почти через месяц пришло еще одно письмо (от 24 сентября 1980 года)
«Дорогой брат Френц,
Мы получили и рассмотрели твое письмо от 28 августа 1980 года.
Настоящим сообщаем, что записи заседания за 21 мая, о которых ты упоминаешь, были уничтожены. При их уничтожении присутствовали три свидетеля из Руководящего совета. Никаких письменных стенограмм этих записей или их копий сделано не было. Записи были уничтожены полностью.
Это сделано в соответствии с пожеланиями, выраженными тобою в переписке с нами.
Твои братья, Общество Сторожевой Башни (Комитет председателя)».
Как показывает приведенная выше корреспонденция, «пожелания» заключались в том, чтобы мне выслали копии записи, как и обещали. Поскольку им явно не хотелось с ними расставаться (в чем-то такое отношение напоминает Уотергейтское дело), я предложил им альтернативу, которую они, в конце концов, приняли. В любом случае, я был рад, что дело, наконец, разрешилось, и надеялся, что на этом все отношения с Руководящим советом закончатся, но не тут-то было.
Через несколько недель после моего возвращения в Алабаму, Общество прислало мне чек на 10 000 долларов в качестве подарка, «помощи для обустройства на юге». Я не просил о деньгах, и это было неожиданно и приятно. Мы дополнительно взяли ссуду в 5000 долларов и приобрели передвижной домик; Питер Грегерсон разрешил нам поставить его на своей земле. Я был очень рад (и обязан в финансовом плане) выполнять для Питера физическую работу, трудясь у него во дворе. Я проводил дни, подстригая газоны, подрезая ветви кустов, вырывая сорняки; меня жалили оводы и пчелы, постоянно кусали рыжие муравьи; был период, когда на протяжении 30 дней температура на солнце превышала 38°С. Я не помню, чтобы когда-нибудь раньше испытывал такую постоянную физическую усталость, как в эти месяцы. Тем не менее, я был рад, поскольку это помогало мне пережить душевную боль.
Однако самую значительную помощь нам с женой оказало ежедневное чтение Писания. Каждое утро мы по порядку читали по четыре псалма, пока не закончили эту книгу. Хотя и до этого мы много раз читали их, теперь они казались нам почти незнакомыми: настолько лучше мы их стали понимать. Если есть часть Библии, которая наиболее ясно показывает те личные взаимоотношения, которые могут и должны существовать между Господом и его служителями, то это именно псалмы. Душевный надлом, смятение и переживания, чувства беспомощности и отчаяния, которые так часто выражались псалмопевцами; каждый раз они признавали, что их надежда не на человека, а на Иегову Бога как на Скалу и высшее прибежище, - на все это очень чутко отзывались наши сердца.
Покидая международную штаб-квартиру, я не хотел никаких неприятностей и не искал проблем. Но они сами нашли меня.
В течение нескольких месяцев у нас были самые теплые отношения с членами собрания Свидетелей Иеговы в городе Ист-Гадсден, где мы участвовали в собраниях и «проповедническом служении». Через несколько месяцев местные старейшины написали в Бруклин, рекомендуя меня старейшиной. Краткий ответ в сжатой форме гласил, что, по мнению Общества, старейшинам не стоит рекомендовать меня для назначения старейшиной (или служебным помощником). Единственная указанная причина заключалась в том, что сообщение о моем уходе из главного управления (опубликованное в том же номере «Нашего Царственного Служения», что и информация о лишении общения некоторых работников штаб-квартиры) было получено недавно. Председательствующий надзиратель собрания, по-видимому, был очень расстроен этим письмом, но я посоветовал ему просто забыть о нем.
С момента получения этого ответа - плюс информации, полученной старейшинами в письме Общества от 1 сентября 1980 года (где говорилось, что простые убеждения, отличающиеся от учений Общества, могли стать причиной для лишения общения) - атмосфера стала постепенно изменяться. Журнал «Сторожевая Башня» начал печатать статьи, целью которых было не умерить волнение, но сосредоточить внимание на якобы развивающемся «отступничестве». С того времени на словах и в печати, по всей видимости, идет согласованная кампания с целью оправдать крайние меры, принятые по отношению к тем братьям в Бруклине, которых так внезапно исключили. Категоричность не уменьшилась; напротив, заявления о власти свыше и сопровождающие их призывы к беспрекословной преданности становились все более безапелляционными. Из номера в номер «Сторожевая Башня» обращала внимание на моменты, вызывавшие сомнения, настаивала на их правоте и, в общем, еще прочнее закрепляла принятую позицию вместо того, чтобы стремиться к умеренности. Приводимые с этой целью доводы, казалось, достигли новой степени низости, так как заключались в том, чтобы искажать любые взгляды несогласных.
Развилась атмосфера подозрения и страха. Старейшины, бывшие по характеру людьми скромными, колебались в своем желании призвать к умеренности, опасаясь, что это будет воспринято как свидетельство нарушения верности. Те, кто был сторонником жестких мер, получили благоприятную возможность выразить свою крайнюю точку зрения. Это напоминало времена Маккарти в США, когда любой человек, защищавший гражданские права и свободу и не одобрявший безжалостные методы разрушения непопулярных идеологий, подвергался серьезной опасности получить клеймо «сторонника коммунистов», «сообщника» радикальных элементов.
В таких обстоятельствах мне становилось все тяжелее посещать собрания, поскольку это значило слышать, как неверно используется Слово Бога, как этому Слову приписывается смысл, которого в нем нет, а также видеть, как организация непрестанно доказывает свою истинность и восхваляет себя. Все это вызывало желание иметь хотя бы ту свободу слова, которая была в синагогах первого столетия и позволяла людям, например, апостолам, открыто говорить в защиту истины (хотя даже тогда это неизбежно приводило к постепенному ожесточению, которое, в конце концов, закрыло для них дверь в синагоги). Но, как я говорил Питеру Грегерсону, в Зале Царства я считал себя всего лишь гостем; это был их Зал, их собрания, их программы, и у меня не было никакого желания расхолаживать их и мешать им.
Таким образом, я ограничил свои комментарии на встречах только чтением важных отрывков Писания, подчеркивая ту их часть, которую можно было применить в данном случае. Редко случалось так, чтобы после собрания кто-нибудь, - часто пожилые Свидетели, - не подходил ко мне с выражением признательности.
Однако по причине развивавшейся атмосферы «крестовых походов» мне казалось, что ко мне будут приняты дальнейшие меры, и дело было только во времени. Так и произошло.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И ПРИГОВОР
«Фарисеи и книжники ворчали: «Этот человек принимает грешников и ест с ними» (Луки 15:2).
В качестве свидетельства было достаточно одного обеда. Вот как это произошло.
Приблизительно через шесть месяцев после моего возвращения в Северную Алабаму, Общество послало в эту местность нового районного надзирателя. Его предшественник был человеком умеренным и предпочитал не раздувать проблемы до размера серьезного дела, а решать их спокойно, без шума. Новый надзиратель был известен как человек более агрессивный. Примерно в это же время вышло письмо Общества областным и районным надзирателям, где утверждалось, что «отступниками» также являлись те, кто просто верил во что-то, что отличалось от учений организации.
Во время своего второго посещения собрания в Ист-Гадсдене (в марте 1981 года) новый районный надзиратель Уэсли Беннер пожелал встретиться с Питером Грегерсоном и вместе с местным старейшиной Джимом Питчфордом побывал у него дома. Причина? Беннер сказал Питеру, что в городе и в округе о нем ходит «много разговоров». Питеру очень неприятно было об этом слышать, и он спросил, откуда берутся эти «разговоры». Беннеру не хотелось отвечать, но Питер подчеркнул, что ему необходимо это знать, чтобы исправить положение. Тогда Беннер сообщил, что он услышал это от одного из родителей в семье Питера и его жены.
Питер пояснил, что он приложил все усилия для того, чтобы быть осмотрительным в словах, что в этой части страны все разговоры по вопросам Писания он вел только с членами своей семьи. Его сильно обеспокоило, что теперь люди вне его семьи ведут какие-то «разговоры». «Как это может быть?» - спросил он. Беннер не дал никакого объяснения.
О чем же были эти разговоры? Беннер заговорил об одном моменте из статьи в «Сторожевой Башне», по поводу которого Питер, как сообщали, высказывал возражения. Этот момент никоим образом нельзя было называть «основным учением»; фактически, речь шла о простой формальности.[1] Тем не менее, поскольку Питер не согласился с организацией, это было важно. После долгого обсуждения районному надзирателю пришлось признать, что этот момент, возможно, на самом деле ошибочен. (В действительности, в письме от 11 мая 1981 года, посланного в ответ на сделанный запрос, Общество признало, что была допущена ошибка. В письме говорилось, что «пункт три на стр. 15, был удален при переводе „Сторожевой Башни“ на другие языки». Это утверждение, тем не менее, было не совсем верно).[2]
Позднее Питер сказал: «Я твердо решил не допустить конфронтации и делал все, что мог, чтобы разговор оставался спокойным и разумным». Когда районный надзиратель и местный старейшина ушли, Питер посчитал, что все закончилось на дружелюбной ноте, и был этим доволен. Но оказалось, что он ошибался.
На следующей неделе районный надзиратель написал Питеру, что хотел бы встретиться с ним еще раз и поговорить о деле более серьезно. По словам Питера, он почувствовал, что пора принимать решение. Напряженность, исходившая от Руководящего совета, его Служебного отдела, выраженная в письме от 1 сентября 1980 года и в последовательных статьях в «Сторожевой Башне», усилилась настолько, что верх взяла атмосфера «охоты на ведьм». С его стороны было бы наивным проигнорировать очевидную вероятность того, что предпринимаются попытки добиться его исключения. Он чувствовал, что дружба со мной, по крайней мере, этому способствовала. По его мнению, перед ним лежали два пути: либо добровольно выйти из собрания, либо позволить этим попыткам достичь своей цели. Оба эти пути были ему не по душе; но он решил, что должен выбрать первый и по собственному желанию выйти из организации.
Когда я заметил, что сомневаюсь в том, что события уже достигли этой точки, Питер сказал: он все взвесил, молился об этом и считает такое решение более разумным. Больше всего его беспокоила семья. Трое из его семерых детей обзавелись своими семьями, у некоторых уже были дети, в этой же части страны у него было три брата, две сестры и много племянников и племянниц. Все они были Свидетелями Иеговы.[3] Если он позволит представителям организации довести дело до лишения общения, это приведет к очень сложной ситуации в этих семействах. Все они предстанут перед сложной дилеммой: общаться с ним как с отцом, дедом, братом, дядей или вместо этого повиноваться организации и избегать его. К тому же среди служащих его продовольственной компании было около 35 Свидетелей Иеговы.
Добровольно выйти из собрания казалось ему лучшим выходом, поскольку, как он понимал, это просто означало бы, что он больше не является членом собрания. Но это не вело к безжалостному разрыву всех связей, чего требовала политика организации в случае лишения общения.[4]Питер подал письмо об уходе 18 марта 1981 года. Его зачитали перед собранием. Хотя за этим последовали обычные замечания, так как Питер был Свидетелем с детства и в течение многих лет часто руководил деятельностью местного собрания, письмо, по-видимому, разрядило обстановку, поскольку в нем спокойным тоном излагались причины и не выражалось никаких враждебных чувств. За редким исключением, Свидетели Иеговы в Гадсдене, встречая Питера, относились к нему вполне приветливо. Я думаю, что они продолжали бы поступать именно так, если бы руководствовались своим личным взглядом на хорошее и плохое. Казалось, кризис был предотвращен.
Через шесть месяцев в «Сторожевой Башне» появились статьи, изменившие всю картину. Некоторые говорили мне: «Им только оставалось напечатать в журнале ваши имена: твое и Питера Грегерсона». Мне не кажется, что статьи были напечатаны только из-за ситуации в Гадсдене. Однако я думаю, что она некоторым образом повлияла на тех, кто решил написать такой материал. О каких же изменениях шла речь?
Еще в 1974 году Руководящий совет поручил мне написать статьи об отношении к людям, лишенным общения (по горячим следам из-за некоторых только что принятых Руководящим советом решений).[5] Эти статьи, одобренные, как положено, Руководящим советом, значительно смягчили преобладавший до той поры настрой. Они призывали Свидетелей быть более милосердными во многих аспектах общения с исключенными, умерили жесткость в отношении членов семьи, лишенных общения.
В «Сторожевой Башне» за 15 сентября 1981 года (англ.) не только содержался прямо противоположный взгляд, но и призывы к мерам еще более жестким, чем те, которые существовали до 1974 года (пример «лодки, плывущей против ветра», на этот раз еще дальше того места, откуда начался ее путь).[6]
Значительное изменение было сделано по отношению к тем, кто по собственной инициативе вышел из организации (как несколько месяцев назад сделал Питер Грегерсон). Впервые было решено, что к таким людям следует относиться так же, как к исключенным из собрания.[7]
Прочитав материал и взглянув на него в свете собственного опыта работы в Руководящем совете (особенно с учетом моего недавнего общения с Комитетом председателя), я почти наверняка знал, к чему все это приведет. Мне не пришлось долго ждать.
То, о чем я сейчас рассказываю, изложено подробно не потому, что речь идет о моем деле, а потому, что оно очень характерно и похоже на то, что пережили другие, так как раз за разом в подобных обстоятельствах старейшины Свидетелей Иеговы применяли одинаковые методы. Это наглядно показывает привитые им центральным источником власти логику и дух.
Хотя на обложке журнала «Сторожевая Башня» стояла дата 15 сентября, этот номер вышел на две недели раньше. Через несколько дней ко мне пришел местный старейшина Ист-Гадсденского собрания Свидетелей Иеговы Дэн Грегерсон - самый младший брат Питера. Он спросил, может ли он вместе с еще несколькими старейшинами побеседовать со мной. Я согласился и спросил, о чем бы им хотелось поговорить. Немного поколебавшись, он сказал, что надо обсудить некоторые мои замечания враждебного характера по отношению к организации. Когда я спросил, кто послужил источником этого заявления, он сказал, что этот человек пожелал остаться неизвестным (такое «метание копий из тумана» - явление вполне обычное; считается, что это надо воспринимать как нечто нормальное и общепринятое).
Однако я спросил его, не об этом ли говорит Иисус в Матфея 18:15-17 (совет о том, что человек, жалующийся на брата, сначала должен пойти к этому брату и поговорить с ним). Дэн согласился, что Иисус говорил именно о такой ситуации. Я предложил ему как старейшине встретиться с этим человеком и посоветовать ему прийти ко мне для разговора и тем самым выполнить заповедь Иисуса. Он ответил, что этот человек не считает себя «квалифицированным». Я заметил, что это не имеет значения и я не хочу ни с кем спорить; но если я вызвал у кого-то беспокойство, хотелось бы, чтобы этот человек сам сказал мне об этом, чтобы я мог извиниться и все прояснить (я до сих пор не знаю, о ком он говорил). Дэн произнес, что я должен понимать, что на старейшине также лежит «обязанность защищать стадо и интересы овец». Я полностью с ним согласился и выразил свою уверенность в том, что ему известно, что, согласно этой обязанности, старейшина должен призывать каждого в стаде твердо придерживаться Слова Бога и применять его в своей жизни. Тогда он помог бы этому человеку увидеть, что необходимо применить слова Иисуса и прийти поговорить со мной; в этом случае я узнаю, как именно я обидел его, и принесу соответствующие извинения.
Он сказал, что об этом говорить больше не будет, а затем заметил, что им хотелось бы обсудить мои «знакомства». Пожалуйста, они могут это сделать, сказал я, и мы договорились, что они со старейшиной придут через два дня. Пришел Дэн и старейшина по имени Теотис Френч. Разговор начался с того, что Дэн прочитал 2 Кор. 13:7-9 и сообщил мне, что их цель - «исправить» моё мышление в соответствии со «Сторожевой Башней» за 15 сентября 1981 года, - особенно, что касается моего знакомства с его братом, Питером Грегерсоном, ныне вышедшим из организации. Однажды в августе Дэн видел нас в ресторане, когда мы с Питером со своими женами обедали там. Я спросил их, знают ли они, что находятся сейчас на земле Питера, в том смысле, что он сдавал мне участок под дом, и я на него работаю. Они это знали. Я объяснил, что в своих знакомствах, как и во всем остальном, руководствуюсь собственной совестью, и упомянул о совете Павла, который разъяснил значение совести в Римлянам 14. Я буду счастлив выполнять все, о чем говорит Писание, но я не видел никакого свидетельства, поддерживающего принятую теперь точку зрения по отношению к вышедшим из организации. Каким образом Писание ее поддерживает?
Далее разговор пошел по предсказуемому пути: для оправдания этой точки зрения Дэн обратился к 1 Коринфянам 5. Я заметил, что апостол советовал не общаться с теми, кто называет себя братьями и, тем не менее, остается «блудником, или жадным, или идолопоклонником, или злословящим других, или пьяницей, или вымогателем». Среди моих знакомых таких людей не было, да я и не хотел, чтобы подобные лица появлялись в моем доме. Но ведь они уж, конечно, не думают, что Питера Грегерсона можно отнести к числу таких людей? Ни один из них на поставленный вопрос так и не ответил.
Тогда Дэн обратился к словам апостола Иоанна из 1 Иоанна 2:19: «Они вышли от нас, но не были такими, как мы. Ведь если бы они были такими, как мы, то остались бы с нами». Когда я спросил, о каких людях, судя по контексту, говорит здесь Иоанн, они признали, что речь идет об «антихристах». Я заметил, что о том же речь идет и во 2 Иоанна 7-11, где говорится об общении с подобными людьми. Я уверил их, что никогда не стал бы общаться с антихристом, с тем, кто бунтует против Бога и Христа, но, опять же, таких людей среди моих знакомых не было. Уж конечно, они не думают, что Питер Грегерсон антихрист? И вновь не последовало никакого ответа. [8]
Вот, фактически, и все «исправление» в соответствии с Писанием, которое я получил от этих двух пастырей стада. С этого момента они ссылались только на журнал «Сторожевая Башня». Принимаю ли я то, что «Сторожевая Башня» говорит по этому поводу, подчиняюсь ли я указаниям организации? Я заявил, что, в конечном счете, настоящий вопрос стоит так: что говорит об этом Слово Бога. Некоторые учения организации, безусловно, крепко стоят на Слове Бога, но другие могут потребовать изменений. В качестве примера я спросил Дэна, считает ли он возможным, что когда-нибудь в будущем организация изменит свою точку зрения в связи со словами Иисуса о «роде сем» из Матфея 24 (я не сообщил им, что члены Руководящего совета Шрёдер, Клейн и Сьютер в сущности предлагали внести изменения, которые передвинули бы начало «рода сего» с 1914 на 1957 год). Дэн ответил так: «Если в будущем организация сочтет нужным это изменить, тогда я это приму». Его ответ, хоть и не был прямым, показывал, что он признавал возможность изменений. Тогда я спросил его, считает ли он возможным изменение организацией учения о том, что Иисус Христос отдал свою жизнь как искупительную жертву за человечество. Он взглянул на меня и не ответил. Я выразил уверенность в том, что он не думает о подобной возможности, поскольку это учение твердо основано на Писании. Второе учение было «текущим толкованием», подвластным изменениям, и, конечно, находилось на более низком уровне, нежели учение об искупительной жертве. Я рассматривал материал по вопросу о покинувших организацию из «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1981 года в таком же свете.
Тогда Дэн начал говорить о необходимости «быть смиренным», принимая Божьи указания. С этим я мог полностью согласиться и сказал, что они, несомненно, согласны с тем, что люди, проповедующие смирение, должны прежде всего это смирение проявлять. Опять же в качестве примера я привел группу беседующих людей. Один человек очень энергично высказывает свои взгляды по самым разным вопросам. Когда он замолкает, другой человек замечает, что в некоторых моментах полностью согласен с собеседником, но по отдельным вопросам, однако, он думает иначе и приводит причины. После этого первый собеседник призывает остальных изгнать второго из комнаты как дурное сообщество, поскольку тот не согласился с ним по всем пунктам. Кому, спросил я, необходимо научиться смирению? И вновь не получил никакого ответа. Спустя некоторое время разговор завершился, и они ушли.
В тот вечер ко мне зашел Питер, чтобы узнать, чем все закончилось. Ему было очень неприятно слышать о такой позиции по отношению ко мне, и он знал, к чему это могло привести. Он хотел, чтобы я помнил следующее: если я решу, что мне лучше прекратить с ним общение, он меня поймет.
Я напомнил ему о случае, происшедшем однажды вечером около полутора лет назад, незадолго до того, как в мае 1980 года я отправился в Бруклин на свое последнее заседание Руководящего совета. Мы вдвоем сидели в машине. Я сказал ему, что мы с Синтией все обсудили и решили не возвращаться в Алабаму после заседания, а поехать домой к членам ее семьи. Я сказал, что не знаю, чем закончится заседание, возможно, «самым худшим», и не хотел создавать проблемы для него и его близких.[9] Нам казалось, что, если мы поедем домой к родственникам жены, вероятность проблем для них будет меньше. Он ответил, что они очень хотят, чтобы мы вернулись, и рассчитывают на это. Я выразил ему свою признательность, но сказал, что у него большая семья - жена сыновья и дочери, братья и сестры, внуки и родственники жены, и все они Свидетели, - поэтому, если меня лишат общения, мое возвращение может принести им множество осложнений и неприятностей со стороны организации. Он ответил так: «Я это понимаю, и не воображай, что я об этом не думал. Но между собой мы об этом поговорили и этот рубеж перешагнули. Мы хотим, чтобы вы вернулись несмотря ни на что».
Мне трудно выразить, как много эти слова значили для меня в тот момент. Я сказал Питеру, что не знаю, как мог бы поступить иначе теперь, когда мы поменялись местами. Я не мог быть на стороне тех, кто находил пороки в человеке, который всего лишь поступал в согласии со своей совестью, в интересах истины и других людей.
После «исправительной» встречи с двумя старейшинами Ист-Гадсденского собрания мне никто ничего не говорил до тех пор, пока через несколько недель не приехал районный надзиратель Уэсли Беннер. Он попросил разрешения прийти ко мне домой вместе с Дэном Грегерсоном. На этой встрече по собственной инициативе присутствовал еще один брат Питера - Том Грегерсон, второй из четырех сыновей в семье. Разговор пошел по тому же предсказуемому руслу за исключением того, что районный надзиратель был склонен меня перебивать, да так, что мне, в конце концов, пришлось попросить его, по крайней мере, как гостя в моем доме, ждать, пока я закончу предложение, а уж потом начинать говорить.
«Исправление» опять было основано на «Сторожевой Башне», а не на Писании. И снова, когда я спросил, действительно ли они считают Питера Грегерсона «злым» человеком, описанным в 1 Коринфянам 5, или «антихристом», о котором говорил апостол Иоанн, ни один из них ничего не ответил. Я обратил их внимание на Римлянам 14, где апостол подчеркивает необходимость быть верными своей совести: если человек делает что-то и сомневается, что его поступок одобряется Богом, он тем самым грешит, ибо «все, что не по вере, - грех». Поскольку Писание говорит, что «оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного - оба мерзость пред Господом» (Притчи 17:15, СП), я не мог с чистой совестью нарушить этот принцип и считать Питера Грегерсона развращенным человеком, когда это опровергалось всем моим опытом.
Беннер ответил, что если я руководствуюсь своей совестью, то старейшины также руководствуются своей. Что если такова была моя позиция, то «им придется принять соответствующие меры» (по всей видимости, совесть старейшин не позволяла уважать убеждения других, проявляя терпимость). Что это были за «меры», стало ясно из его дальнейших утверждений. Он сказал, что считает себя просто проводником учений, предоставляемых организацией. По его словам, он, «как попугай, повторял то, что говорил Руководящий совет». Это было сказано с явной гордостью, не знаю, почему. Я никогда не думал, что быть «попугаем» является сколь-нибудь значительным достижением.
Некоторое время спустя разговор завершился, и они ушли. Том Грегерсон, все еще переживая визит, покачал головой и сказал, что увиденное открыло ему глаза на многое, но очень огорчило; он никогда бы не поверил, что люди могут говорить то, что он слышал.
К 1 ноября в Гадсдене был приведен в действие тот же судебный механизм, что и в Бруклине. Начались звонки от старейшин, спрашивавших то одно, то другое. Мне сообщили, что со мной встретится правовой комитет. Я подумывал о том, чтобы написать в Руководящий совет о выходе из корпораций Общества (в течение нескольких лет я являлся членом с правом голоса обеих корпораций - в Нью-Йорке и Пенсильвании).[10] 5 ноября, информируя Руководящий совет о своем отказе от членства в корпорациях, я также написал:
«По месту моего проживания некоторые старейшины восприняли информацию из «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1980 года как право требовать, чтобы я изменил свои отношения с человеком, на земле которого живу и работаю, - с Питером Грегерсоном. Они утверждают, что, поскольку он вышел из организации, я должен относить его к разряду тех, с кем вместе не следует даже есть - злых людей и антихристов, - и если я не подчинюсь этим требованиям, то подвергнусь лишению общения. Приближаясь к 60-летнему возрасту и не имея материальных сбережений, я не могу поменять место жительства или работу. Поэтому мне очень хотелось бы узнать, действительно ли в ваших заявлениях в том номере журнала имеется к виду то, что утверждают старейшины, а именно: что приглашение на обед от человека, на земле которого я живу и работаю, может являться основанием для лишения общения. Если же старейшины преувеличивают степень сказанного в журнале, ваш совет об умеренности мог бы значительно облегчить мое положение, которое потенциально является угнетающим. Я был бы признателен за любые ваши разъяснения, данные непосредственно или через один из ваших отделов».
В тот же день мне позвонили старейшины. До этого их звонки раздавались столь часто, а настрой был настолько не братским, что мы с женой внутренне переживали всякий раз, когда звонил телефон. В том случае, если во время их звонков меня не оказывалось дома, моя жена просила их изложить все, что они хотели сказать, на бумаге. В тот день она также попросила их об этом. На следующий день назначенный правовой комитет написал письмо, пришедшее 10 ноября 1981 года.
[1]В статье из «Сторожевой Башни» за 15 августа 1980 года (англ.) автор стремился показать, что греческое слово «наос» («храм» или «святилище»), употребленное в Откровении 7:15 в связи с «великим множеством», могло относиться ко дворам храма. В статье утверждалось, что Иисус выгнал меновщиков денег из «наос». Поскольку в самом библейском повествовании (Иоанна 2:14-16) используется другое слово («хиерон»), это утверждение было явно неверным и, как сказал один старейшина, являлось «примером либо интеллектуальной нечестности, либо незнания».
[2]Для более подробной информации по этому вопросу смотрите приложение к брошюре Джона Митчелла «Где „великое множество“ служит Богу?».
[3]В семье его жены также было много Свидетелей.
[4]Я лично знал, что в то время Руководящий совет приравнивал выход из организации к лишению общения только в тех случаях, когда люди начинали работать в военных организациях или заниматься политикой, а не просто выходили из собрания. Вообще, мне было поручено просмотреть руководство «Помощь в ответах на письма филиала», где были указаны все положения по этому вопросу, и я знал, что при выходе из организации крайние меры не принимались. К людям, вышедшим из организации, относились не так, как к лишенным общения; единственное исключение состояло в том, что при желании вновь войти в организацию им нужно было подать об этом заявление. Услышав о том, что Служебный отдел разослал письма, где выход из организации приравнивался к лишению общения, я поговорил с членом комитета Служебного отдела и указал, что этот вопрос не ставился в Руководящем совете и что такие действия явно были предприняты по инициативе самого Служебного отдела (пример того, как этот отдел принимал значительные решения, не имея на то права). Он признал, что по этому поводу от Руководящего совета не поступало никаких указаний.
[5]Руководящий совет рассмотрел два дела женщин, лишенных общения, которые хотели посещать собрания, но нуждались в помощи. Одна из них - молодая девушка из сельской местности в Новой Англии; другая - пациентка наркологического реабилитационного центра на Среднем Западе. Им обеим нужно было помочь с транспортом. Руководящий совет решил, что в таких случаях можно было обеспечить их транспортом.
[6]В «Сторожевой Башне» за 1 декабря 1981 года напечатали статью, в которой были приведены попытки оправдать постоянные изменения различных доктринальных взглядов со стороны Общества и использован пример лодки, галсом идущей против ветра. Проблема заключается в том, что сдвиги в учениях часто приводят к тому, что они возвращаются назад, к исходной позиции.
[7]Это относилось, в основном, к людям, вышедшим из организации. В то время, как к разряду «отрекшихся от общения» относили тех, кто начал работать в военных организациях или заниматься политикой, это не было добровольным действием с их стороны или по их инициативе. Это было автоматической мерой, которую старейшины принимали в соответствии с политикой организации. Таким образом, новая политика касалась тех, кто вышел добровольно.
[8]Дэн признал, что никогда не говорил со своим братом Питером о его разногласиях с принятой точкой зрения, хотя Дэну о них было полностью известно.
[9]В то время Питер еще не вышел из организации. Это произошло почти год спустя.
[10]Я продолжал оставаться их членом, покинув главное управление. И в 1980, и в 1981 годах я получил обычные «Бюллетени» для голосования на ежегодной встрече. В первый год я послал бюллетени по почте, но в 1981 году я не смог заставить себя это сделать, особенно с учетом материалов, опубликованных в литературе Общества.
Многим Свидетелям Иеговы кажется невероятным, что меня действительно лишили общения из-за того, что я пообедал с Питером Грегерсоном. Некоторые настаивают, что такого быть не могло. Мне кажется, что начавшаяся тогда переписка все проясняет. Первое письмо правового комитета было датировано 6 ноября 1981 года:
«Дорогой брат Френц,
Согласно твоему пожеланию, переданному нам сестрой Френц в четверг, 5 ноября, настоящим письмом мы просим тебя встретиться с правовым комитетом в субботу 14 ноября в 14 часов в Ист-Гадсденском Зале Царства. Целью нашей встречи является обсуждение твоего продолжающегося общения с человеком, вышедшим из собрания. Если ты не сможешь встретиться с нами в указанный срок, пожалуйста, сообщи нам об этом, чтобы можно было назначить другое время.
В этом письме ясно говорится, что основой для их «правовых действий» является одно-единственное обвинение, а именно: мое «общение с человеком, вышедшим из собрания».
В своем письменном ответе я указал старейшинам на то, что уже обратился к Руководящему совету с просьбой объяснить значение материала, опубликованного в «Сторожевой Башне» за 15 сентября 1981 года, и спросил, почему они не принимают это во внимание и не позволяют мне дождаться ответа. Я также указал на то, что не вполне разумно назначать Дэна Грегерсона в состав правового комитета, так как он уже выступил в роли моего обвинителя. Я выразил надежду, что правовой комитет будет расширен, чтобы можно было более справедливо и беспристрастно обсудить эту новую политику и ее применение.
Я отправил это письмо, и через неделю, в пятницу, 20 ноября, когда пришел с работы, жена сообщила мне, что звонил старейшина Теотис Френч. Он сказал, что правовой комитет соберется уже завтра, в субботу днем. Они послали мне письмо, чтобы сообщить об этом. В тот же день нам пришло уведомление о заказном письме. Я поспешил на почту и получил письмо, которое было датировано 19 ноября 1981 года:
«Дорогой брат Френц,
Как совет старейшин, мы рассмотрели твое письмо и отвечаем на него. Во-первых, мы хотели бы сообщить тебе, что совету старейшин было известно о твоем письме в Общество Сторожевой Башни, и мы все равно решили провести слушание правового комитета.
Во-вторых, ввиду того, что Дэн Грегерсон выступил в роли обвинителя, совет старейшин решил, что в правовом комитете его заменит Лэрри Джонсон.
В-третьих, есть и другие люди, помимо Дэна, которые будут свидетелями по данному вопросу; однако нам кажется, что нет необходимости указывать их имена, поскольку что ты признаешь, что общался с людьми, вышедшими из собрания.
В-четвертых, совет старейшин решил, что в комитете будут служить трое старейшин. Нам хотелось бы уверить тебя, что эти назначенные братья не осуждают тебя заведомо и будут подходить к делу объективно.
Наконец, брат Френц, назначенный правовой комитет просил бы тебя встретиться с нами в субботу, 21 ноября, в 16 часов в Зале Царства. Если ты не сможешь встретиться в это время, мы просим тебя сообщить одному из нижеподписавшихся братьев, чтобы назначить более подходящий срок.
Письмо это было не просто официальным. Оно вполне могло прийти из какого-нибудь гражданского суда, поскольку, хотя и было подписано «Твои братья», в нем не было и следа теплоты христианского братства. В его тоне преобладала холодная официальность. Если бы меня заведомо осуждали (они уверяли в письме, что это не так), то, конечно, был бы выражен братский дух, проявление сочувственной заботы о жизненных интересах того, кому они писали. Даже не принимая во внимание мое служение среди Свидетелей Иеговы на протяжении всей взрослой жизни, мою деятельность в Руководящем совете, мой возраст или текущие обстоятельства, - даже отбросив все это в сторону, они все-таки должны были проявить хоть какую-то меру добродетели, хотя, может быть, и считали меня «одним из наименьших братьев Христа» (Матфея 25:40). Я не думаю, что источником подобного равнодушия были эти люди. Письмо было вполне типичным.
Моя жена уже сообщила по телефону старейшине Френчу, что в субботу мы ждем гостей из другого штата, и у нас не будет возможности с ними связаться или изменить наши планы.
В следующий понедельник, 23 ноября, я вновь написал, выражая свое огорчение по поводу того, как поспешно и неосмотрительно действовал правовой комитет. В тот же день позвонил старейшина Френч, сообщив, что правовой комитет соберется через два дня, в среду вечером (25 ноября) и вынесет свое решение, даже если я не буду присутствовать. Я подумал, что нет смысла отправлять им письмо, которое я написал раньше. Казалось, они пребывали в ужасной спешке, «спешили судить». Я лично не думал, что это была их собственная инициатива. Как впоследствии признал председатель комитета, они поддерживали связь с представителем Общества, районным надзирателем Уэсли Беннером. Многие их выражения и настрой удивительно копировали то, как он вел себя в моем доме. Он, в свою очередь, почти наверняка поддерживал связь со Служебным отделом бруклинской штаб-квартиры, а этот отдел, вне всякого сомнения, общался с Руководящим советом. Это не является чем-то необычным; как правило, все так и происходит. Применяемые методы не удивляли, они просто приводили меня в подавленное состояние.
Когда наступила среда (25 ноября), я решил пойти на это заседание (которое, по словам старейшины Френча, должно было состояться «в среду вечером»), чтобы меня не судили в мое отсутствие. Днем я позвонил домой одному из членов комитета, чтобы уточнить время. Его жена сказала, что он уже уехал в Зал Царства. Я позвонил туда и узнал, что встреча должна состояться днем - очевидно, «вечером» означало для комиссии любое время после трех часов дня. Я сказал им, что мне не сообщили определенного времени, и спросил, нельзя ли отложить заседание на 6 часов вечера. Они согласились.
Еще раньше Том Грегерсон изъявил желание пойти со мной, и я позвонил ему. Приехав в Зал Царства, мы прошли в конференц-зал, где находился правовой комитет, старейшины Френч (председатель), Брайант и Джонсон. Они сообщили Тому, что ему не разрешается быть на заседании, он может лишь дать свидетельство. Он сказал, что хотел бы присутствовать, поскольку является одним из руководителей продовольственной компании, где работает около 35 Свидетелей. Он должен знать, какую именно позицию организация занимает по этому вопросу. Но его на заседание так и не допустили.
После того, как он ушел, комитет открыл заседание и вызвал свидетелей. Их было двое: Дэн Грегерсон и жена Роберта Дэли. Дэн говорил первым. Он сказал, что видел меня в ресторане Вестерн Стейк Хаус вместе с Питером Грегерсоном (и нашими женами). Это было основное содержание его свидетельства. Когда я спросил его, когда это было, он признал, что это было летом, а значит, до выхода в свет «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1981 года, где появились новые правила, гласящие о том, что к покинувшим организацию нужно относиться так же, как к лишенным общения. Я сказал комитету, что свидетельство Дэна является недействительным, если только они не считают, что законы имеют обратную силу. Затем попросили свидетельницу представить ее данные. Она рассказала, в основном, о том же, что и Дэн, за исключением того, что это произошло уже после выхода «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1981 года.
Я с готовностью признал, что действительно обедал с Питером в указанное ею время. Я также спросил, обедали ли они с мужем (старейшиной Ист-Гадсденского собрания) вместе с Питером. Однажды Питер зашел в кафетерий Моррисона и оказался в очереди прямо за старейшиной Дэли и его женой. Поскольку раньше Дэли был отчимом Питера, женившись на матери Питера после смерти его отца, Питер заговорил с ним. Дэли пригласил Питера сесть вместе с ними, и они втроем беседовали в течение всего обеда. Это тоже произошло после опубликования «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1981 года. Услышав это, свидетельница разволновалась и призналась, что это так, но впоследствии она сказала некоторым «сестрам», что знает, как это нехорошо и что больше этого не повторится (позднее, после слушания я рассказал об этом Питеру, и он заметил: «Но они дважды со мной обедали! Я еще как-то зашел в кафетерий Моррисона, они уже сидели за столиком, увидели меня, помахали и пригласили подсесть к ним». Свидетельница ничего не сказала об этой второй встрече, о которой мне во время слушания не было известно).
Это и было сущностью «показаний» против меня. Свидетели ушли. Тогда правовой комитет начал спрашивать меня о моем отношении к материалу из «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1981 года. Я спросил, почему они не хотели дождаться, пока я получу ответ на свой запрос в Руководящий совет, написанный 5 ноября. Председатель Теотис Френч положил руку на номер «Сторожевой Башни» за 15 сентября и сказал: «Вот весь авторитет, который нам нужен».
Я спросил, неужели они не чувствовали бы себя более уверенно, если бы их точка зрения была подтверждена Руководящим советом. Он повторил, что «им придется руководствоваться тем, что опубликовано» и что «в любом случае, они позвонили в Бруклин по этому вопросу». О подобном звонке я слышал впервые. Очевидно поэтому два дня назад, когда я говорил с председателем комиссии старейшиной Френчем по телефону, он сказал, что совет старейшин «не считает необходимым» ждать, пока Руководящий совет ответит на мое письмо! Они следовали тому же скрытному образу действий, которого ранее придерживался Комитет председателя, и, по-видимому, вообще не считали нужным сообщать мне о том, что уже позвонили в главное управление в Бруклине.
Я спросил, говорили ли они с кем-нибудь из Руководящего совета. Нет, они говорили с членом Служебного отдела. И что же им сказали? По словам Френча, им ответили: «Ничего не изменилось, и вы можете продолжать». Френч полагал, что «Общество внимательно изучило свою прежнюю позицию [изложенную в „Сторожевой Башне“ за 1974 год] и теперь собирается сделать все так, как было раньше» (по существу, именно так выразился у меня дома районный надзиратель Беннер). Теотис продолжал говорить о том, что «Сторожевая Башня» помогает увидеть, где «провести границу» в подобных вопросах. Старейшина Эдгар Брайант добавил: «Мы все стремимся придерживаться того, что требует „Сторожевая Башня“».
До этого момента ни один из них не упомянул Библии. Я подчеркнул, что руководствуюсь именно ею. На каком библейском основании я должен считать Питера Грегерсона человеком, с которым нельзя даже есть вместе?
Старейшина Джонсон обратился к 1 Коринфянам 5, прочитал несколько стихов, заколебался и остановился, не зная, как применить эту информацию. Я спросил каждого члена комитета отдельно, может ли он сам сказать, что искренне считает Питера Грегерсона человеком, описанным в этих стихах, включая слова Иоанна об «антихристах». Теотис Френч с некоторой горячностью ответил, что «не их дело судить человека» и он «не знает всего про Питера Грегерсона, чтобы выносить такое суждение». Я спросил их, как же тогда они могут просить меня вынести такое суждение и им руководствоваться, если сами не хотят этого делать.
Его ответ прозвучал так: «Мы пришли сюда не для того, чтобы ты нас учил, брат Френц». Я уверил его, что нахожусь здесь не для того, чтобы их «учить», но что речь идет обо всей моей христианский жизни, которую поставили под сомнение, и я считаю, что имею право изложить свое мнение. Ни Эдгар Брайант, ни Лэрри Джонсон не желали ясно высказаться о том, как они относятся к Питеру Грегерсону, обед вместе с которым рассматривался теперь как преступление.
Тогда председатель сказал, что не видит смысла в дальнейшем обсуждении. Позвали Тома Грегерсона, чтобы спросить, нет ли у него свидетельства. Он поинтересовался, какое воздействие окажет политика «Сторожевой Башни» на Свидетелей, работающих в его компании, которым, возможно, придется время от времени ездить по делам и обедать вместе с человеком, вышедшим из организации. Лэрри Джонсон сказал, что они здесь не для того, чтобы отвечать на этот вопрос и его можно задать в другое время.[1] Том ответил, что уже задавал его, спрашивал районного надзирателя, а ответа все нет. Не получил он ответа и сейчас, заседание было закрыто, и мы уехали. Правовой комитет остался, чтобы обсудить «свидетельства».
Приблизительно неделю спустя позвонил Лэрри Джонсон и сообщил мне, что правовой комитет принял решение о лишении меня общения. С момента этого звонка у меня было семь дней, чтобы подать апелляцию по этому постановлению.
Я написал им довольно длинное письмо-апелляцию. Я знал: что бы мне ни хотелось сказать, лучше всего это изложить в письменном виде. Произнесенные слова без труда можно изменить, исказить или просто забыть; написанное остается, и его не так легко сбросить со счетов. На предыдущем слушании атмосфера была очень нездоровой, и на апелляционном слушании вероятность спокойного, рассудительного обсуждения, основанного на Библии, была весьма невелика.
В письме я обратил их внимание на опубликованное указание Общества о том, что старейшины должны «тщательно взвешивать дела», не искать «жестких правил и указаний», но «рассуждать в духе принципов»; они должны быть уверены, что «решение прочно основано на Слове Бога», обязаны «отдавать значительное время и усилия в стремлении достичь сердца человека», «обсудить соответствующие отрывки Писания и удостовериться, что человек (обвиняемый) их понимает». Вот что говорилось на словах, но на деле происходило нечто совершенно другое (и все это было известно тем, кто отвечал за публикацию приведенных указаний). Сущность моей позиции можно, пожалуй, подытожить следующими словами:
«Может быть, скажут, что я не выразил раскаяния в том, что обедал с Питером Грегерсоном. Но для этого мне нужно, во-первых, быть уверенным, что этот поступок является грехом перед Богом. Единственное средство убедить меня в этом должно по справедливости исходить из Слова Бога, которое одно является богодухновенным и несомненно надежным (2 Тимофею 3:16,17). Согласно Писанию, я считаю, что преданность Богу и его Слову наиболее важна и превосходит всякую другую преданность любого характера (Деяния 4:19-20; 5:29). Во-вторых, я полагаю, что ни я, ни другой человек или группа людей не может ничего добавлять к Слову под страхом «оказаться лжецами» или даже навлечь на себя наказание свыше (Притчи 30:5-6; Откровение 22:18-19). Я не могу легкомысленно относиться к библейским предупреждениям, которые дают наставление не судить других людей. Во мне живет здоровый страх, как бы самому не стать судьей (или побудить к этому другого человека или группу людей), и я чувствую, что право судить предоставлено только Слову Бога. Для этого мне нужно убедиться, что я не следую некоему человеческому стандарту, который выдается за заповедь Бога, а на самом деле является не богодухновенным и не имеющим поддержки Слова Бога. Я не хочу нести вину за самонадеянность и дерзость в осуждении того, кого не осудил сам Бог в своем Слове (Римлянам 14:4, 10-12; Иакова 4:11-12; также Комментарий к письму Иакова, с. 161-168).
Я уверяю вас: если вы поможете мне увидеть из Писания, что есть с Питером Грегерсоном - грех, я в смирении покаюсь в этом грехе перед Богом. Те, кто до сих пор со мной беседовал, этого не сделали, но в качестве своего «авторитета» (термин, использованный председателем комитета) цитировали упомянутый выше журнал. Я полагаю, что авторитет и власть в христианском собрании должны исходить из Слова Бога и прочно на нем основываться. В Притчах 17:15 утверждается, что «оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного - оба мерзость пред Господом». У меня нет желания быть мерзостью перед Богом, и поэтому данный вопрос меня очень беспокоит».
Я завершил письмо, еще раз попросив исполнить мою просьбу и дождаться ответа Руководящего совета на письмо от 5 ноября. К этому моменту я, однако, почти не сомневался, что Руководящий совет не собирается отвечать на мое письмо. Прошел уже месяц, они прекрасно знали о моих обстоятельствах, знали, как важно мне было получить от них какой-либо ответ. Из собственного опыта работы в Руководящем совете я знал, что, предпочитая держаться на заднем плане, они, тем не менее, были определенно осведомлены о развитии всех событий. Служебный отдел должен был передавать информацию дальше, в свою очередь, получая сведения от районного надзирателя. И действия, и выражения местных старейшин показывали, что всем происходящим управлял центр власти через районного надзирателя. Центр власти - Руководящий совет - готов был поддерживать связь с моими судьями через Служебный отдел, но не желал отвечать на мой запрос в его адрес, не желал даже подтвердить, что получил этот запрос.
Итак, 11 декабря, через семь недель после первого письма, я снова написал в Руководящий совет, послав им копию «письма-апелляции» и напомнив о письме за 5 ноября.
Ровно через семь дней после того, как я представил апелляцию, мне позвонил старейшина Френч и сказал, что сформирован апелляционный комитет, а также назвал фамилии его членов. Прошло три дня, и он позвонил еще раз, сообщив, что апелляционный комитет встретится со мной в воскресенье. Я поставил его в известность о том, что послал письмо с просьбой назвать точные имена всех членов комитета, и добавил, что буду просить об изменениях в составе комитета. Когда я спросил, почему были выбраны именно эти люди, он ответил, что их выбрал Уасли Беннер, районный надзиратель.
Избранными им членами апелляционного комитета являлись Уилли Андерсон, Эрл Парнелл и Роб Диббл. Ввиду того, что основным обвинением против меня было общение с Питером Грегерсоном, такой выбор показался мне неподходящим, так как каждый из них вряд ли был способен объективно относиться к Питеру Грегерсону.
Как я указал в письме к гадсденским старейшинам (хотя они и сами это уже знали), Уилли Андерсен возглавлял комитет, который вызвал много недовольства тем, как решались дела значительного числа молодых людей из местных собраний. Питер Грегерсон обратился в бруклинскую штаб-квартиру с просьбой пересмотреть членство в комитете, и, когда это было сделано, обнаружилось, что Уилли Андерсон превышал свои полномочия. Это заметно повлияло на дальнейшие взаимоотношения между старейшиной Андерсоном и Питером Грегерсоном.
Было еще труднее понять, зачем районный надзиратель выбрал членом комиссии Эрла Парнелла. Одна из дочерей Питера Грегерсона была замужем за сыном старейшины Парнелла, но недавно развелась с ним. Напряженные отношения между родителями с обеих сторон были очевидны. Районный надзиратель знал о разводе и, казалось, должен был понять, насколько неуместно поручать старейшине Парнеллу дело, в центре которого находился Питер Грегерсон.
Точно так же дело обстояло с Робом Дибблом. Он был зятем старейшины Парнелла, его жена приходилась сестрой сыну Парнелла, с которым недавно развелась дочь Грегерсона. Как я написал старейшинам, мне трудно представить комиссию из трех человек, которая бы подходила для непредвзятого и объективного слушания хуже, чем эта (единственная логика выбора, которую можно было проследить, заключалась в том, что каким-то образом подбирались враждебно настроенные люди). В письме я попросил выбрать новую комиссию.
В день написания этих писем (20 декабря) мне еще раз позвонил старейшина Френч. Апелляционный комитет уведомлял меня, что он соберется завтра, в понедельник, и «проведет слушание независимо от того, буду я на нем присутствовать или нет». Я сказал старейшине Френчу, что написал письмо с просьбой произвести изменения в составе комитета, а также письмо в главное управление в Бруклине. Я доставил копии этих писем на следующий день, в понедельник, прямо к нему домой.
Через два дня, 23 декабря, заказной почтой пришла следующая записка:
[1]Том Грегерсон был в то время президентом продовольственной компании.
«Рей Френц, заседание, назначенное на четверг 24 декабря в 19 часов в Ист-Гадсденском собрании, переносится на 28 декабря 1981 года в 19 часов. Мы очень хотели бы тебя там видеть.
Теотис Френч».
Никто ничего не сказал мне о заседании в четверг, но приведенная записка официально уведомляла, что оно состоится 28 декабря, в понедельник. Я узнал, что в течение двух дней после того, как я принес письма домой Теотису Френчу, он пытался раздобыть сведения в поддержку совершенно нового обвинения. Марк Грегерсон (еще один брат Питера) сообщил Питеру, что Теотис Френч позвонил ему домой, во Флориду. Старейшина Френч говорил с женой Марка и попросил ее вспомнить, не слышала ли она, что я когда-либо делал замечания против организации. В ответ на вопрос «Зачем это ему надо?» он сказал, что просто «ищет сведения». Он не попросил позвать к телефону Марка. Это также мне напомнило кошмарную ситуацию, которую я пережил полтора года назад, и тогдашнее поведение Комитета председателя Руководящего совета.
Прошло приблизительно семь недель с тех пор, как я впервые написал в Руководящий совет с просьбой пояснить материал «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1981 года, уточнив, почему это было так важно для меня. Теперь я написал им еще два письма с просьбой дать какое-либо разъяснение. Они не сочли нужным ни ответить на мои письма, ни хотя бы подтвердить, что получили их. Так ли невероятно, что руководство мировой организации с миллионами членов, заявляющее о своей выдающейся приверженности христианским принципам, могло повести себя подобным образом? Нет, если вам известны настроения, преобладающие среди этого руководства. Я лично был свидетелем того, как письма игнорировались точно таким же образом, когда Руководящий совет считал, что отвечать на них будет не в их интересах. В моем случае они явно думали именно так.
С самого начала у меня не было сомнений по поводу конечной цели всего происходящего. Мне очень не нравился ход дела; я могу назвать его ограниченным подходом, очевидной решимостью найти хоть что-то (неважно, насколько тривиальное или мелочное), что могло бы послужить основой враждебных действий против меня. Итак, я написал свое последнее письмо, датированное 23 декабря 1981 года, отослав копии в Руководящий совет и в Ист-Гадсденский совет старейшин.
«Дорогие братья,
Настоящим письмом я отменяю свою апелляцию в связи с вашим решением о лишении меня общения. Причины, по которым я это делаю, заключаются в следующем.
На основании свидетельства о том, что я однажды пообедал с Питером Грегерсоном после выхода «Сторожевой Башни» за 15 сентября 1981 года, первоначальный правовой комитет постановил лишить меня общения. Поскольку 40 лет служения могут быть сброшены со счетов на такой малозначительной основе, мне становится ясно, что никто по-настоящему не желает принять во внимание мои убеждения, подробно описанные в письме от 8 декабря, или показать мне на основании Писания, в чем я ошибаюсь.
К тому же, выбор членов апелляционного комитета, сделанный районным надзирателем, не дает реального основания надеяться на справедливое рассмотрение моего дела. Назначены были, как указано в моем письме от 20 декабря 1981 года, три человека, связанных личными чувствами и вряд ли способных рассмотреть мое дело объективно. Сделанный выбор представляется мне неоправданным и, как я считаю, является пародией на справедливость.
Как мне кажется, нет никакого свидетельства тому, что Руководящий совет готов предоставить мне поддержку, поскольку мое письмо от 5 ноября 1981 года остается без ответа в течение приблизительно семи недель. В то время как председатель первого правового комитета говорил, что неоднократно звонил в Служебный отдел, эти переговоры не обещают разрядить ситуацию, поскольку, по словам председателя, в Служебном отделе сказали, что «ничего не изменилось, и можно продолжать».
Наконец, сейчас мне известно, что предпринимаются попытки путем телефонных разговоров (даже междугородных) найти какое-то свидетельство против меня, чтобы обвинить в преступлении. Это происходило в течение нескольких последних дней со времени написания моего письма, в котором я просил о назначении иной апелляционной комиссии. Хотя человек, которому звонили, никогда на меня не жаловался, его попросили вспомнить любые мои высказывания, которые можно считать неприемлемыми. Конечно, если бы я был виновен в том, что вызвал в собрании волнения по-настоящему извращенного или злобного характера, никому бы не пришлось прибегать к таким методам, чтобы добиться подобного обвинения. Продолжение использования таких методов может привести только к нанесению дальнейшего ущерба моей репутации и личности и является открытым призывом к подозрениям и слухам.
Я чувствую себя так же, как апостол в Галатам 6:17: «Впредь пусть никто не доставляет мне беспокойств, ведь я ношу на своём теле клеймо раба Иисуса». За последние восемь недель нам с женой причиняли душевные страдания не только постоянными посещениями и телефонными звонками (до такой степени, что звук телефонного звонка стал нам неприятен), но особенно проявленным к нам отношением. Ко всему этому, теперь мы еще узнали о расследовании, ведущемся исподтишка, которое явно враждебно моим справедливым интересам. Подобным же образом ко мне отнеслись полтора года назад в Нью-Йорке. Там в течение месяца проводились такие же попытки - и за все это время мне не было сказано ни слова о том, что мое поведение каким-либо образом подвергается осуждению, несмотря на то, что я явно дал проводившим расследование возможность сообщить мне обо всем этом. У меня нет желания вновь подвергаться подобному обращению, тем более, что я не вижу возможности для того, чтобы была выявлена истинная сущность дела и с моего имени было смыто это незаслуженное пятно. Это должно быть передано в Божьи руки (Матфея 10:26).
Отмену заявления об апелляции ни в коем случае не следует воспринимать как признание вины или как то, что я считаю решение о лишении общения хоть в какой-то мере заслуженным, справедливым или основанным на Писании. Вновь я могу сказать вместе с апостолом: «Для меня же не столь важно, что меня будете судить вы или какой-нибудь человеческий суд. Я и сам не сужу о себе. Я ничего не знаю за собой. Но это не делает меня праведным, а кто судит меня, так это Иегова» (1 Кор. 4:3,4). Я безоговорочно уверен в его праведном суде, и эта моя уверенность в правильности и истинности его Слова еще более укрепилась после того, что я пережил. Пока я жив, я буду стремиться к тому, чтобы раскрывать истину этого Слова другим для их благословения и хвалы Богу.
Что касается моих братьев среди Свидетелей Иеговы, я могу сказать, что от всей доброй воли своего сердца я буду возносить за них прошения к Богу. С 1938 года я в соответствии со своими убеждениями трудился в их духовных интересах, и я уверяю вас, что если бы я надеялся, что дальнейший суд надо мной принесет им какую-то пользу, то с радостью прошел бы и через него (сравните Римл. 9:1-3).
С уважением, Рей Френц».
Я нисколько не сомневался в том, что инициаторы этого дела стали понимать, что «свидетельство» для лишения меня общения - один обед с Питером Грегерсоном - может выглядеть слабоватым. Вместо того, чтобы попытаться найти свидетельство в Слове Бога (и доказать, что мои поступки действительно были греховными), о чем я просил в апелляции, они попытались создать более серьезное «дело», подстрекая других дать враждебные показания. Я не желал более участвовать в этом.
Через восемь дней мне позвонил Лэрри Джонсон и сообщил, что они получили мое письмо. Ввиду того, что я отменил свою апелляцию, решение о лишении общения, принятое первым правовым комитетом, оставалось в силе.
То, что они позвонили как раз в тот день, кажется мне весьма знаменательным. Я принял крещение 1 января 1939 года и ровно через сорок три года, 31 декабря 1981 года меня лишили общения по единственному обвинению, основанному на свидетельстве о том, что я пообедал с человеком, покинувшим организацию.
Верю ли я сам, что в этом была истинная причина принятой по отношению ко мне меры? Нет. Я думаю, что это был просто повод, использованный для достижения цели. В сознании руководителей организации цель оправдывала средства. То, что они использовали такой незначительный, мелкий повод, по-моему, выдает удивительно низкий стандарт поведения и большую неуверенность в себе.
Основываясь на прошлом опыте работы в Руководящем совете Свидетелей Иеговы, на действиях Комитета председателя весной 1980 года, а также на материалах, опубликованных с того времени до настоящего момента, я считаю, что было «желательно» лишить меня общения, чтобы устранить то, что им казалось «угрозой». Если это так, то, по-моему, это также указывает на значительную долю неуверенности - особенно если речь идет о международной организации, которая, по их утверждению, является инструментом Бога; организации, которая назначена правящим Царем, чтобы управлять всеми его делами на земле. Люди, полностью убежденные в своих учениях, твердо знающие, что исповедуют истину, прочно основанную на Слове Бога, никогда бы не поступили так. И никогда бы так не повела себя организация, по-настоящему уверенная в своих приверженцах, в том, что предоставленные ею обучение и наставление превращают их в зрелых христиан, которым не нужен некий таинственный магистрат, предписывающий, что им читать, что обсуждать и о чем думать, но кто способен сам отличить истинное от ошибочного с помощью знания Слова Бога.
Такие действия, однако, характерны для многих религиозных организаций прошлого, начиная уже с первого столетия, - организаций, считавших необходимостью истреблять все, что, по их мнению, угрожало ослабить их власть над другими.
В книге «История христианства» Пол Джонсон пишет о методах, использовавшихся в мрачный период религиозной нетерпимости, породивший инквизицию: «Поскольку было трудно подтвердить обвинения в преступлениях мысли, инквизиция использовала процедуры, запрещенные в других судах, и тем самым противоречила городским хартиям, официальным и традиционным законам и буквально всем аспектам установленной юриспруденции».
Обычные методы работы правовых комитетов, состоящих из старейшин Свидетелей Иеговы, были бы признаны недостойными в судебных системах любой просвещенной страны. Утаивание исключительно важной информации (например, имен враждебно настроенных свидетелей), использование услуг анонимных осведомителей и подобные методы, описанные историком Джонсоном как характерные черты инквизиции, весьма часто применялись этими старейшинами по отношению к тем, кто не вполне соглашался с «каналом», с «организацией». То, что происходило тогда, в подавляющем большинстве случаев происходит и сейчас, как пишет об этом Джонсон: «Цель была весьма проста: любой ценой добиться обвинения. Только таким образом, как считалось, можно было уничтожить ересь».
Позвольте мне сказать в последний раз: я не считаю, что жесткость, отчуждение и высокомерное, даже надменное отношение были присущи участникам событий. Я полагаю, что они были вполне определенным результатом ложных учений, которые позволяют организации заявлять о своей исключительной власти и превосходстве, что является одновременно нескромным и безосновательным. Эти заявления следует не просто подвергнуть сомнению, но обличить как опасную доктрину, бесчестящую Бога, чем они на самом деле и являются. В «Сторожевой Башне» за 15 октября 1995 года в статье «Остерегайтесь быть праведными в собственных глазах» говорилось:
«Когда христианин проявляет дух превосходства, потому что обладает способностями, преимуществами или властью, дарованной ему Богом, он, по сути, крадет у Бога честь и славу, которые заслуживает только Он. Библия ясно призывает христианина «не мыслить о себе больше, чем должно мыслить». Она поощряет нас: «Будьте между собой в единомыслии, не высокомудрствуя, но за смиренными следуйте. Не будьте разумными в собственных глазах» (Римл. 12:3,16)».
То, что верно об одном человеке, также верно и о группе людей. Прочитав этот абзац из «Сторожевой Башни» нельзя не подумать о словах апостола в отношении тех людей, которые считали, что у них более высокое положение перед Богом: «Ты - поводырь слепых, свет для тех, кто во тьме, исправляющий неразумных, учащий младенцев и владеющий в Законе основами знания и истины, - то как же ты, уча другого, не учишь самого себя?» (Римл. 2:17-21). Глава 13. ПЕРСПЕКТИВА
